Случаи из практики, анализ -2

Случай 4. Томми, двенадцать лет, проживающий в Лондоне. С моей точки зрения, состояние неудовлетворительное. Этот мальчик пришел по направлению из клиники. Возможно ли в его случае психоаналитическое лечение? Ответ был: нет. Ведь для того, чтобы такое лечение стало возможным, кто-то должен был ежедневно привозить его сюда из очень удаленного района Лон­дона. Кроме того, это был явно психотический случай, по типу личности ребенок был явно склонен к шизофрении, поэтому ра­ботать с ним мог только опытный детский аналитик; но у такого специалиста не будет возможности заниматься подобным случа­ем бесплатно.

Я встречался с матерью и мальчиком, и это заняло у меня около часа. Мать была очень подозрительной, и отсутствие явного ре­зультата (визит ко мне) только увеличивало ее обиду на всевоз­можные клиники и больницы.

Я отмечаю это вновь и вновь, потому что нет смысла при­творяться в том, что мы делаем что-то хорошо, когда мы не в состоянии это сделать. Бессмысленно просить нас рассмотреть какой-то случай, если это слишком далеко, условий для таких поездок нет, а ребенок самостоятельно перемещаться не может. Тогда, конечно, редко можно изыскать для этого какие-то воз­можности. Но даже если такая возможность появляется, мы не можем поручить столь трудное дело, - а оно явно непростое - студенту. Именно поэтому бесполезно начинать консультацию до тех пор, пока не будут проанализированы все обязанности консультанта.

Случай 8 - возможный аналитический случай: Норрис, шесть лет. Проживает в пригороде.

В данном случае оба родителя врачи. Ко мне обратилась мать. Мы обсудили проблемы, возникшие в воспитании мальчика, и это заняло в общей сложности не менее часа. Оказалось, что отец всю жизнь был робким человеком и надеялся, что его сын реализует все то, что он сам не смог. Он женился на очень сильной женщине, и это их единственный сын - практически такой же робкий, как и его отец. Было очевидно, что родители могли бы неплохо ладить с этим ребенком, если бы они признали то, что он действительно робкий. На самом деле пассивно-мазохистская организация маль­чика была близка к патологии. Мне бы хотелось организовать ана­лиз, но пока целесообразность анализа была не очень понятна. И хотя я надеюсь, что мне удастся направить родителей к аналитику, мне бы не хотелось, чтобы они продолжали считать, что анализ - это их единственное спасение. Они должны попытаться адапти­роваться к ситуации, не рассчитывая на анализ, который я буду предлагать им только тогда, когда буду уверен в его доступности. Я имею в виду, что по возможности нужно избегать всего этого: «Да, психоанализ действительно вылечит его, то есть сделает его так, как вы хотите, без каких-либо дополнительных усилий с ва­шей стороны». Мальчика я пока еще не видел.

В данном случае я говорю про себя. Раньше, на консультациях, я всегда рассматривал психоанализ как лечение по собственному выбору, и я испытывал радость от того, что занимаюсь всем этим. Но консультации могут иметь и отрицательную ценность, если нет четкой уверенности в том, что анализ действительно возможен. Если в дополнение к тому, что рекомендуется и к другим возмож­ностям, может быть предложен психоанализ и фактически претворен в жизнь тогда другое дело.

Следующий случай был явно более удовлетворительным, хотя его удовлетворительность зависела от того, что я мог что-то сде­лать незамедлительно. Я не знаю, удастся ли нам когда-то разре­шить эту проблему - готовность в любой момент приступить к работе. Но непростой материал представляет особый интерес, и аналитику, который никогда не сталкивался с этим, будет не хва­тать ценного опыта.

Случай 9. Фрэнсис, одиннадцать лет. Мальчика привела в клинику мать, настаивая на том, что ему необходима срочная помощь. Фрэнсис был жестоким и часто это была явная патология; надо сказать, что его расстраивало это состояние и он часто обращался за помощью.

Для первоначальной консультации с матерью потребовалось два часа, и она имела огромное значение. Я обнаружил, что здесь больных было двое - мать и сын. В данном случае была масса инте­ресных деталей, перечисление которых не входит в мою цель здесь.

Я бы сказал, что особенно интересно то, что мания мальчика была напрямую связана с депрессией его матери: нетерпимость к ее депрессии делала его еще более маниакальным. Чтобы помочь ей, мне пришлось тут же начать с лечения сына. И уже в течение первых нескольких недель был явный результат (он вел себя как беспокойный взрослый и лежал на диване, вместо того, чтобы рисовать или играть), который заключался в том, что он изменил свое отношение к реальному отцу. Он смог снова поверить в него, следуя непосредственным интерпретациям Эдипова материала, полученного во время сильного физического напряжения (его игры с сестрой). В его фантазиях отец (в сексуальном контексте) был плохим и причиняющим вред матери, так что получается, что Гестапо действовало от его имени, когда они забрали отца силой, и он очень сильно отождествлял его с ними. Вскоре он начал вос­принимать меня как хорошего отца, полезного, но несексуального, попросив меня иногда встречаться с его матерью, тем более, что она казалась ему менее депрессивной, как только я появился в их жизни. Примечательно, что он не рассматривал меня как «влю­бленного в его мать», что соответствовало его паттерну со всеми мужчинами, которым он симпатизировал еще до начала анализа.

Итак, не стоит испытывать разочарование, когда вы слышите, что депрессия матери зашла столь далеко, что она решает поме­стить ребенка в школу-интернат. Это обстоятельство стало реаль­ным прогрессом в их домашней ситуации и означало, что отец вернулся домой. Анализ дал свои плоды. Мальчик приходит ко мне всякий раз, как только появляется такая возможность (кани­кулы и проч.), и использует лечение в подобных обстоятельствах по максимуму.

Случай 10. Нелли, 17 лет.

У Нелли есть брат на два года младше ее. Ее отец врач, и он и его друзья много делали для нее. Но когда ей было четыре года, умирает отец. Тогда мать вмести с детьми

переезжает в город, где у них начинается совершенно другая жизнь: взрослые преимущественно женщины, а центром всеоб­щего интереса теперь является мальчик. Возможно, именно изме­нение окружения, кульминацией которого стала смерть ее отца, оказалось для нее непереносимым; что естественно повлияло на удовлетворительное интеллектуальное и эмоциональное разви­тие. В 16 лет у нее начинается какая-то болезнь, похожая на хорею (такие же движения). Их знакомый врач, друг ее покойного отца, сказал, что никакая это не хорея, а все это обусловлено явными и длительными психологическими трудностями. Однако, при более тщательном рассмотрении я бы все же был склонен к диагнозу «хо­рея», что значительно облегчило те консультации, которые я давал впоследствии педагогам в школе. Ведь учителю проще сказать, что ребенок так плохо пишет из-за хореи, нежели это обусловлено за­держками эмоционального развития. Однако, основные жалобы вряд ли можно было объяснить только хореей, и среди них были трудности в установлении контактов. Один из педагогов объяснял это следующим образом: «Это явный уход, а не поворот к чему-то; и это вряд ли можно считать нормой в подростковом периоде, рав­но как и характеристикой нормальной «интроверсии». Я видел эту девочку несколько раз, и новый врач был ей явно интересен; но она по-прежнему оставалась в своем коконе, и мне ничего не оста­валось, как обратить внимание на то, что девочка страдает хореей, но уже идет на поправку.

Анализ в данном случае не представлялся возможным, и даже если бы кто-то решился на это, я бы рекомендовал это только в целях исследования. В любом случае это не может быть анализом для студента.

Случай 11: Нэнси, 20 лет. Живет в Лондоне, в районе, знакомом ей с детства. Я решил привести следующий случай, ибо, несмотря на то, что девушке 20 лет, в клиническом отношении она как под­росток.

Нэнси пришла ко мне с целым пакетом документов из Коллед­жа, и мне потребовалось целых полчаса, чтобы изучить весь этот материал. Мне пришлось долго беседовать с матерью и прочитать множество писем от нее, с самой же девушкой я встречался урыв­ками на протяжении шести месяцев, возможно, раз десять. Отец Нэнси умер, когда ей было шесть лет, и мать полностью посвятила себя детям. У Нэнси есть брат, здоровый и умный юноша 17 лет.

В двух словах можно сказать, что Нэнси была красиво и акку­ратно одета и выглядела как подросток (отсроченный подростко­вый кризис). Атмосфера в ее собственном доме (прежде столь ра­дужная), а также ее внутренние трудности не позволяли ей сделать следующий шаг в ее развитии, а именно: самоутвердится. Поэтому она не нашла ничего лучшего, - выражаясь психиатрическим язы­ком, - как начать притеснять девушку, которая жила вместе с ней, однокурсницей из педагогического Колледжа. Этот «симптом» был настолько очевиден, что педагогический состав школы принимает решение, что они не могут рекомендовать ее в качестве учителя из-за этого симптома, если только я не готов взять на себя ответ­ственность за это. Я был не против. Ее считали импульсивной, и это могло представлять опасность - «она может ударить ребенка!»

Мы не можем сказать ничего определенного в этой связи: воз­можно у Нэнси навсегда прекратится эта импульсивная агрессия, или же она пойдет по пути, который приведет к полному круше­нию, или же она сможет смело противостоять всему тому непри­глядному, что есть у всех людей. С последним, я думаю, мне уда­лось ей помочь, но для этого я должен был ее видеть; и мне также приходилось неоднократно встречаться с ее матерью, чтобы она перестала писать гневные письма в защиту своего идеального по­томства; и идти дальше, пытаясь найти ей место, то есть место, не имеющее никакого отношения к педагогическому колледжу. Пре­подавательский состав в колледже (на самом деле, довольно «про­двинутое» учреждение) единогласно пришел к заключению, что девушка представляет опасность. На самом деле она может стать неплохим воспитателем (совсем маленьких детей), если решится жить вдали от матери, тем самым причинив ей боль.

Данный случай вполне подходил для анализа, но я не поставил ее в лист ожидания. Я познакомил ее с психоанализом и очень на­деюсь на то, что когда-нибудь она начнет преподавать в Лондоне, а потом займется анализом. Проблема может заключаться в том, что в тот момент, когда она примет такое решение, бесплатный психо­анализ может оказаться недоступным.

Ниже я расскажу о ребенке, которому я смог оказать помощь, хотя она и не проходила у меня анализ.

Случай 12: Кейт, три с половиной года, проживает в пригороде.

Кейт направил ко мне один мой друг. Этот доктор немного зна­ком с психологией, и он обратил мое внимание на то, что мать ре­бенка (эта девушка сама не еврейка, но она вышла замуж за еврея и теперь принадлежит к этому большому клану) не уделяет ребенку должного внимания. Изучив подробно материалы дела, я понял, что в данном случае проблема была в столкновении двух методов воспитания детей. Мать сама крайне нуждалась в поддержке. Она уже испытала некоторое облегчение, когда я позволил ей подробно рассказать мне свою историю, что обычно занимает у меня не менее часа.

Проблем с грудью не было (сейчас мальчику шесть месяцев) и сначала все было довольно легко. Трудности возникли, когда на­чался прикорм. Он всегда был довольно смышленым. Ребенком он был довольно пассивным, он мог просто лежать и улыбаться. Он практически никогда не плакал, в отличие от своего новорожден­ного брата (девять месяцев), который ведет себя, как обычный ребенок. Среди жалоб можно выделить следующие: не спит, даже со снотворным; постоянно плачет, с двух лет все воспринимает в штыки; постоянные проблемы с кормлением после введения твер­дой пищи; не обладает «выдержкой» по сравнению с другими деть­ми, поэтому любого ребенка он считает задирой; не может сказать «нет»; также невозможно оставить наедине с маленьким ребенком из-за ревности, которая не проявлялась примерно до восьми меся­цев (после рождения ребенка).

Я встречался с этим мальчиком один раз в неделю, так как ана­лиз был невозможен. До тех пор, пока это было невозможно, я ра­ботал с ним точно так же, как если бы он находился в анализе, и он воспроизводил материал в анализе, имеющий отношение, по его ощущениям, к родителям (матери и отцу). Результатом на­шей работы было то, что его отношение к матери улучшилось, он стремился всячески это продемонстрировать и впервые сказал: «Я люблю тебя, и я хочу тебя поцеловать». У него восстановился сон (после двух лет), и он достаточно хорошо воспринял новость, что отца забрали в армию. Когда матери стало трудно возить мальчика ко мне, я поддержал ее в необходимости прекратить лечение, ибо в противном случае пришлось бы признаться семье отца, что ребе­нок нуждается в большем внимании, чем она способна предоста­вить ему, что еще больше могло подорвать ее уверенность в себе.

Случай 13. Герти, 17 лет, живет и Лондоне.

Эту девушку направил ко мне директор средней школы. Речь шла о крайне низкой успеваемости в школе, что она выглядела очень подавленной, у нее не было друзей в действительности, она была невероятно одинокой. Она могла давать прямые ответы на вопросы, но у нее были огромные трудности с речью. Некоторое время назад она проходила лечение в другой клинике, но безре­зультатно. Все это обсуждалось по телефону с директором школы.

Мне потребовался целый час, чтобы узнать всю историю у ма­тери, которая добилась значительных успехов в воспитании сына (на четыре года старше Герти). Мать была нервной еще тогда, когда носила Герти, а уже после рождения ребенка она не могла не беспо­коиться о ней. Она собиралась отлучить девочку от груди, но врач общей практики (вероятно, в данном случае совершенно неоправ­данно) убедил ее сохранять грудь. Таким образом, она кормила полных девять месяцев.

Первые признаки интеллекта проявлялись нормально, поэтому ребенок не может считаться отсталым из-за дефекта ткани мозга. В ходе рассказа мать вспомнила, что в пять лет девочка ударила брата по голове (до крови). Возможно, это и стало поворотным моментом. Примерно с этого момента Герти перестала нормально интеллектуально развиваться. Семья достаточно умная.

Ребенок рассказал мне, что у нее «страх врачей», и ей действи­тельно довелось повидать очень многих. У нас получился целый список того, что нуждается в лечении: прыщи, гнойные выделе­ния, чрезмерное потоотделение, плохие оценки на экзаменах, неумение выражать свои мысли как устно, так и на письме, трудности с установлением контактов, трудности с пониманием того, что не­обходимо делать, а также ипохондрические тревоги матери.

Копалось, все что ей нужно, - чтобы доктор сказал решительно и твердо се матери, что ей больше не нужны никакие врачи. Имен­но так я и поступил. Через месяц она пришла ко мне и с радостью сообщила, что устроилась на работу, у нее теперь есть друзья и она чувствует себя более уверенно.

Если бы я поместил ее в лист ожидания, я был бы плохим вра­чом. Я хочу, чтобы вы меня поняли здесь правильно. На мой взгляд нет такой терапии, которая может быть сравнима с анализом. Но поскольку в данном случае это было невозможно, в качестве аль­тернативы я выбрал именно это, действуя за рамками психоанали­за и вообще не призывая девушку ни к какой терапии.

Следующего ребенка направил ко мне врач, с которым нам до­велось встречаться в детской клинике консультирования.