Винникотт смоделировал некую клиническую ситуацию и связь с регрессирующим пациентом в паттерне, как «Обычная преданная мать» заботится о собственном младенце и ребенке. Это, по определению, накладывает определенную нагрузку на так называемый контрперенос чувствительности, а также возможности аналитика. В своей статье «Ненависть в контрпереносе» (Глава XV ниже) Винникотт подробнее рассматривает этот вопрос. Здесь я приведу только один важный отрывок:
Если у аналитика будут возникать какие-то грубые чувства, которые вменяют ему в вину, он должен иметь об этом определенное представление и знать, что с этим делать, ибо он должен терпеть эту ситуацию (то, что он оказался в таком положении). Самое главное, он не должен отрицать ненависть у себя. Ненависть, вполне оправданную в данном сеттинге, следует отслеживать, не затрагивая пока этой темы, чтобы потом можно было дать соответствующие интерпретации.
Винникотт хорошо осознавал, что это значит - явная неблагодарность пациента в точке регрессии. Поэтому в контрпереносе не следует пытаться дать этому соответствующие интерпретации и следует относиться к этому не с состраданием, но с определенной долей ненависти. Зачастую отказ от ненависти в контрпереносе лишь ухудшает клинические отношения, когда пациент либо начинает испытывать внезапное беспокойство, либо его только запутывают многочисленными интерпретациями, в то время как недееспособность возрастает.
Еще одну особенность качества внимания, которое требуется от аналитика к пациенту в состоянии регресса, лучше всего описать в терминах того, что Винникотт называл «первичной материнской заботой» (1956а).
«Если мать достаточно хорошо адаптируется к потребностям ребенка, тогда всевозможные вторжения не так для него страшны. (Конечно же, здесь важны реакции на вторжения, но не сами вторжения). Материнские неудачи вызывают определенные реакции на вторжение, и эти реакции мешают «происходящему» с ребенком. Подобное реагирование (излишнее) вызывает не фрустрацию, но угрозу уничтожения. На мой взгляд, это очень реальная примитивная тревога, всегда предшествующая любой тревоге, так или иначе связанной со смертью.
Иными словами, основой для формирования Эго будет именно «происходящее», не подверженное влиянию вторжения. Такое «происходящее» возможно только в самом начале, и здоровая мать - на мой взгляд, это совершенно естественно - ближе к концу беременности и первые несколько недель после рождения ребенка находится именно в таком состоянии.
Только если мать действительно обладает столь необходимой чувствительностью (то, о чем я говорил выше), она может себя поставить на место ребенка, таким образом удовлетворяя его потребности. Сначала это телесные потребности, постепенно переходящие в эго-потребности: так и психология возникает в процессе творческой переработки физического опыта.
Далее мы можем наблюдать определенную Эго-связь между матерью и ребенком, из которой мать постепенно выходит, а у ребенка, в конце концов, формируется представление о матери, как о человеке. В таком случае признание матери, как человека, происходит естественно в позитивном ключе, а не так, что мать воспринимается как символ разочарования. Неспособность матери адаптироваться к самой ранней фазе не может привести ни к чему хорошему - лишь уничтожению Я ребенка.
То, что мать делает хорошо, никак не воспринимается ребенком на данном этапе. Это совершенно определенно. Ее неудачи воспринимаются не как материнские неудачи, но как угрозы для его личного существования.
Таким образом, оперируя данными понятиями, первоначальное формирование Эго - процесс не столь ярко выраженный.
Первичная Эго-организация связана с опытом угрозы уничтожения, что, на самом деле, не приводит к реальному уничтожению и здесь всегда есть возможность спасения. Из такого опыта уверенности в спасении рождается нечто, что приводит впоследствии к Эго и способности Эго справиться с фрустрацией».
В данном случае я привел цитату полностью, так как в этом простом примере можно увидеть все важнейшие кризисы, с которыми мы сталкиваемся в клиническом лечении пациента в точке его регрессии к зависимости. При этом сбои в аналитической ситуации неизменно связаны не с сопротивлением пациента, а с нашей неспособностью удовлетворить потребности пациента. Кроме того, если мы сможем представить своеобразную метафору того, как Винникотт определяет роль матери в чувствительности аналитика к потребностям пациента, в нашем распоряжении будет полезная схема руководства к действию в работе с пациентом.
Всякий раз, когда мы сталкиваемся с потребностью пациента в точке регрессии до состояния зависимости в клиническом сеттинге, от нас требуется скорее управление, но не интерпретации. В работе Винникотта можно выделить три основных типа управления:
- Качество аналитического сеттинга: спокойствие и отказ от вторжений в отношении пациента;
- Обеспечение аналитиком того, что требуется от пациента: будь то воздержание от вторжений посредством интерпретаций, и / или чувствительное телесное присутствие в его лице, и / или разрешение пациенту свободно перемещаться и просто быть и делать то, что он хочет;
- Управление, которое может быть обеспечено только социальной и семейной средой; здесь диапазон широк: от госпитализации до ухода, который обеспечивают близкие (семья и друзья).
Что касается управления, то здесь важно отметить то, что речь идет вовсе не о том, чтобы потакать прихотям и желаниям пациента или же избегать удовлетворения его потребности в помощи, лишь успокаивая пациента.
Управление, по сути, есть адаптация к окружающей среде в клинической ситуации и за ее пределами; все то, чего пациент был лишен в процессе его развития, и без которых все, что ему остается, - просто существовать за счет реактивной эксплуатации защитных механизмов, а также его Ид-потенциала. Только тогда, когда управление действительно оказывается эффективным для пациента, интерпретации могут быть полезными. Управление и интерпретации часто неразрывно связаны между собой, поддерживая и Доказывая содействие в общем жизненном опыте пациента.
По мере того, как умения и навыки Винникотта совершенствовались, ему уже было проще доводить регрессию до состояния зависимости в символических формах, например, в сновидениях. Очень точный пример этому он приводит в своей статье «Зависимость в уходе за младенцами, детьми, а также в психоаналитическом сеттинге» (19636). Также он начинает понимать, что то, в чем действительно нуждается пациент, - это фазы регрессии но совсем не обязательно непрерывный регрессивный стиль жизни. Вот что он говорит об этом:
Я пришел к выводу, что пациенту необходимы такие фазы регрессии до состояния зависимости в переносе (некий опыт полной адаптации к потребностям), в действительности же это связано со способностью аналитика (матери) идентифицировать себя с пациентом (своим ребенком). В подобном опыте можно увидеть значительное слияние с аналитиком (матерью), что дает пациенту возможность жить и выстраивать отношения, не прибегая к проективным и интросктивным идентифицирующим механизмам. Затем наступает болезненный процесс отделения объекта от субъекта. Таким образом, аналитик становится отдельной фигурой, за пределами всемогущего контроля пациента. Если аналитик успешно справляется с подобной деструктивностью, связанной с такого рода изменениями, это позволяет родиться чему-то новому, а именно: использование пациентом аналитика и начало новых отношений, основанных на кросс-и- дентификациях. Теперь пациент может представить себя на месте аналитика, и (в то же время) это вполне возможно и неплохо для аналитика в том числе: представить себя на месте клиента в той точке, где он себя ощущает наиболее устойчиво.