Огромная и интенсивная клиническая практика Винникотта (более сорока лет) позволила ему прийти, наконец, к некоему синтезу различных клинических практик и теорий. Он говорит об этом в своей последней книге Игра и реальность. Для Винникот- та жесткая дисциплина, сдерживание и молчание, необходимые в проведении пациента через фазы регрессии к зависимости, а также все то, что связано с управлением, и «своего рода интимность» в ходе консультаций с детьми, где жесты и речь некий обоюдный процесс, - во все этом был один общий момент: игра. Винникотт дифференцировал «использование игры» - некую рутинную клиническую практику в детском анализе - и игру «как вещь в себе». И он проводит существенное различие между существительным «игра» и отглагольным существительным «отыгрывание». Две цитаты, которые я бы хотел привести ниже, подтверждают эту основную гипотезу:
Психотерапия - это некое взаимодействие двух областей, связанных с игрой (пациент и терапевт). Психотерапия - это два человека в процессе игры. В результате мы имеем следующее: там, где игра не представляется возможной, работа терапевта как раз и состоит в том, чтобы вывести пациента из состояния неспособности играть в состояние игры.
Все то, что я говорю об игре детей, в той же мере относится и к взрослым, разве что описание в данном случае затруднено, ибо материал клиента представлен, главным образом, посредством вербальной коммуникации. На мой взгляд, игра должна занимать такое же место в анализе взрослых, как и в работе с детьми. Это можно увидеть, например, в выборе направления работы, всевозможных речевых интонациях и чувстве юмора в целом.
Очень важно и обязательно необходимо учитывать то, что игра - это не техника для консультаций в терапии. Это всего лишь средство для достижения цели: подойти к тому важному моменту (то, что Винникотт называет «священным моментом») в консультации, когда ребенок и терапевт начинают осознавать истинный характер эмоциональных или психических трудностей, с которыми пытается справиться ребенок, а также сдерживающих его рост и проявление самости. Кроме того, здесь требуется особая психо-соматическая чувствительность, как у Винникотта, чтобы участвовать в подобной игре. Просто подражание может привести к ужаснейшей пародии на то, что Винникотт считал столь мощным по силе и воздействию в психотерапии.
Итак, пока мы только обсуждали клиническую работу Винникотта в той части, которая касается управления пациентами, нуждающимися в регрессии до состояния зависимости в аналитической ситуации. Я специально говорю «аналитическая ситуация», а не перенос, потому что здесь есть важное различие, которое мы не должны упускать из виду. Для того, чтобы стал возможен перенос, пациент, как человек, должен достичь определенного качества зрелости (все его процессы, связанные с развитием и зрелостью).
К сожалению, довольно часто аналитики приписывают пациентам способность рассказывать о собственном переносе и использовать его. И в этом можно усмотреть, главным образом, их стремление быть аналитиками, не учитывая возможностей пациента. Случай Марион Милнер (1969) позволяет нам увидеть это. Винникотт в своей работе «Клинические разновидности переноса» (Глава XXIII ниже) говорит об этом очень четко:
Там, где мы имеем дело с сохранным Эго и аналитик точно знает эти подробности, связанные с уходом за ребенком в раннем возрасте, аналитический сеттинг неважен по отношению к работе, связанной с интерпретациями. (Под сеттингом я подразумеваю все аспекты, связанные с управлением.) И даже в обычном анализе есть некий элемент управления, что признают все аналитики в той или иной мере.
В том мире, который я описываю, сеттинг становится более важным, чем интерпретации. Что касается акцентов, то они постоянно меняются.
Поведение аналитика (то, что я называю сеттингом), когда он достаточно хорошо адаптируется к потребностям, постепенно воспринимается пациентом как нечто, вселяющее надежду на то, что истинное Я способно наконец пойти на риск, начав жить полной жизнью.
В конце концов ложное Я передается аналитику.
Это время сильной зависимости, когда риски действительно велики, а пациент правда находится в очень сильной регрессии. (В данном случае под регрессией я понимаю регрессию в состояние зависимости и к ранним процессам развития.) Это также достаточно болезненное состояние, потому что пациент осознает, в отличие от младенца, пребывающего в неведении, все связанные с этим риски. В некоторых случаях это такая нагрузка для личности, что пациент нуждается в особом уходе на данном этапе. Впрочем, все эти вопросы лучше рассматривать на примере определенных случаев в аналитических сессиях.
Одна из характеристик переноса на данном этапе - то, как мы должны позволить прошлому пациента стать настоящим. Об этом говорится в работе М. Сечехайе «Символическая Реализация». В то время как в неврозе, связанном с переносом, прошлое оказывается здесь и сейчас, в кабинете терапевта, в данной работе более правильно будет говорить о том, что настоящее возвращается в прошлое, и остается прошлым. Таким образом, аналитик сталкивается с первичным процессом пациента в сеттинге, в котором это первоначально происходило.