Агрессия на разных этапах, беспокойство и гнев, развитие внутреннего мира

Наверное, было бы правильно начинать с самых первых шагов жизни человека, но здесь есть много того, что до конца не известно нам. Итак, полный анализ позволит нам проследить агрессивность на разных этапах развития Эго:

То, о чем я здесь говорю, - преимущественно развитие второго из этих трех этапов, а именно: промежуточного этапа.

Первичное беспокойство

Итак, нам необходимо описать теоретическую стадию беспеч­ности или беспощадности, в которой про ребенка можно сказать, что он существует как личность и даже имеет цель, но при этом его совершенно не волнуют результаты. Он еще не в состоянии оце­нить тот факт, что то, что он разрушает в состоянии возбуждения, - то же самое, что он ценит в спокойных промежутках между вол­нениями. Его возбужденная любовь есть не что иное как образное нападение на тело матери. Это и есть агрессия как часть любви.

Отчасти это проявляется в диссоциациях между аспектами личности (в спокойном состоянии и в состоянии возбуждения), так что дети, которые обычно ведут себя тихо и спокойно, будут пытаться «отреагировать символы» и демонстрировать агрессию в адрес тех, кого они любят, не чувствуя в полной мере ответствен­ности за свои действия.

Если агрессия утрачивается на данном этапе эмоционального развития можно видеть также и некоторую утрату способности любить, то есть устанавливать отношения с объектами.

Стадия беспокойства

Далее идет стадия, описываемая Мелани Кляйн как «депрес­сивная позиция» в эмоциональном развитии. Я буду называть это Этапом Беспокойства. Интеграции человеческого Эго достаточно для того, чтобы оценить личность матери; и то, что его волнуют результаты его инстинктивного, физического опыта, а также опы­та, связанного с воображением, приносит потом огромные плоды.

На стадии беспокойства человек уже способен испытывать чувство вины. Отныне некоторые проявления агрессии проявля­ются клинически как горе или чувство вины или какие-то иные физиологические проявления, например, рвота. Вина восприни­мается как нанесенный ущерб любимому человеку в отношениях в состоянии возбуждения. Если ребенок здоров, он может сдер­живать чувство вины, таким образом при поддержке активно участвующей матери (некий временной фактор) он способен и дальше узнавать свои личные желания, чтобы отдавать и сози­дать. Таким образом, большая часть агрессии трансформируется в социальные функции и выглядит как таковая. В периоды беспо­мощности (когда нет рядом того человека, который мог бы при­нять вину или признать необходимые усилия для последующего восстановления) эта трансформация разрушается, и агрессия появляется вновь. Социальная активность не может быть удов­летворительной, если она не основана на чувстве личной вины (в отношении агрессии).

Гнев

А теперь мне бы хотелось перейти к гневу при фрустрации. Фрустрация, в целом неизбежная в любом опыте, способствует дихотомии: Агрессивные, не вызывающие чувства вины им­пульсы в отношении фрустрирующих объектов 2. Агрессивные импульсы, вызывающие чувство вины в отношении хороших объектов. Фрустрация способствует отказу от чувства вины и образованию защитных механизмов, а именно: разводить лю­бовь и ненависть. Если происходит это расщепление объектов на хорошие и плохие³⁵, мы можем видеть некоторое ослабление чув­ства вины; но в конечном счете любовь утрачивает часть своего ценного агрессивного компонента, а ненависть становится еще более разрушительной.

Развитие внутреннего мира

Отныне психология ребенка становится более сложной. Ребен­ка волнует не только то, как мать влияет на его импульсы, но он также обращает внимание на результаты собственного опыта (как это отражается на его Я). Поскольку его инстинкты удовлетворя­ются, он ощущает себя вполне неплохо, воспринимая потребление и отдачу как в психологическом, так и физическом смысле. Бла­годаря этим позитивным ощущениям, у него формируется и со­храняется уверенность в себе и он знает, что может ожидать от жизни. В то же самое время он должен принимать во внимание всевозможные гневные нападки, в результате чего у него возника­ет ощущение, что его переполняет нечто плохое или пагубное или не дающее ему покоя. Эти неприятные вещи или силы, находясь внутри него, - то, так как он ощущает их, - представляют угрозу изнутри его собственной личности и тому хорошему, что форми- Нк рует основу его доверия к жизни.

Теперь перед ним стоит задача (длиной в целую жизнь) управления собственным внутренним миром; при этом он не сможет при­ступить к этой задаче, пока он не будет хорошо управлять своим телом и не научится дифференцировать то, что находится внутри него, а также внешние факторы (то, что можно считать реальным и его собственные фантазии). То, как он будет управлять внешним миром, зависит от его управления своим внутренним миром.

Итак, мы можем видеть невероятно сложный ряд защитных ме­ханизмов, которые необходимо принимать во внимание в любых наших попытках понять агрессию у ребенка, который достиг этой стадии эмоционального развития. Тут вряд ли возможно сделать нечто большее, чем просто перечислить то, что релевантно в этой связи.

Во-первых, я буду говорить о возврате в исходное состояние по­сле интроверсии, поскольку это важный и достаточно распростра­ненный источник фактической агрессии.

В здоровом состоянии интересы ребенка направлены как в сто­рону внешней реальности, так и к внутреннему миру, и у него есть мосты между одним миром и другими (сновидения, игры и т.д.). В состоянии болезни ребенок может перестраивать свои отношения так, что хорошее будет сконцентрировано внутри, а плохое - про­ецироваться. Теперь он живет в своем внутреннем мире. Можно сказать, что он становится интровертом (или патологическим ин­тровертом).

Избавление от патологической интроверсии связано с новым переходом (что для такого ребенка представляет внешний мир, полный преследователей), и в момент его выздоровления ребенок, как правило, бывает очень агрессивным. Это важный источник агрессивного поведения. Если в процессе избавления от интро­версии неправильно управлять атаками и защитными механизма­ми, ребенок очень быстро снова вернется к ней. Помимо болезни с такими вещами нам приходится сталкиваться ежедневно в жизни любого маленького ребенка, а данную концепцию никоим обра­зом нельзя считать исключительно теоретической. Человек край­не чувствителен после того, как ему пришлось сконцентрировать­ся на решении определенной задачи.

Следует не забывать о том, что в детстве мы можем видеть, как человеческое существо лишь постепенно учится различать субъек­тивное и объективное. Состояние, похожее на бред безумия, легко проявляется через проекции ребенком собственного внутреннего мира. Даже здоровый ребенок двух или трех лет часто просыпает­ся ночью с ощущением, что он находится в мире, который (с на­шей точки зрения) является его собственным внутренним миром, а не внешней реальностью, которую мы можем разделить с ним. Днем маленькие дети заняты игрой, на самом же деле может ока­заться, что ребенок живет, главным образом, в своем внутреннем мире, хотя на первый взгляд создается ощущение, что он находит­ся в нашем мире. И совсем необязательно это признак нездоровья, но в работе с таким ребенком мы не можем ожидать соответствия логике, которая применима только к внешней или общей реально­сти. Далеко не каждый взрослый способен к объективным сужде­ниям, а те, которые нам кажутся вполне объективными, зачастую никак не связаны с внутренним потенциалом.

В трех других примерах мы сможем увидеть следующее: то, как ребенок справляется с собственным внутренним миром, объясня­ет его агрессивное поведение.

В фантазиях ребенка внутренний мир локализован прежде все­го в животе, а уже потом в голове или какой-то другой области тела.

Ребенок, достигший определенной личностной организации, и свой опыт организует таким образом, что он не может справиться с ним только посредством идентификации. Например, родители ссорятся в его присутствии, в то время как он может быть занят какой-то своей проблемой. Таким образом, он способен управ­лять, вобрав в себя этот совокупный опыт. Тогда можно говорить о том, что внутри него формируется устойчивая картина родителей, выясняющих перед ним отношения, и количество энергии, таким образом, направляется на интернализованные плохие отношения. Говоря клиническим языком, мы наблюдаем у него усталость, де­прессию или физический недуг. В какой-то момент на смену интернализированным плохим отношениям приходит что-то еще, и тогда ребенок начинает вести себя так, как будто им «обладают» ссорящиеся родители. Итак, перед нами предстает компульсив- но-агрессивный, назойливый, неразумный, запутавшийся ребе­нок.

Или же в случае с интроецированными ссорящимися родите­лями ребенок периодически изобретает нечто такое, что приво­дит к ссорам окружающих его людей, используя потом реальную внешнюю неполноценность как проекцию того, что было «плохо» изнутри. В таких случаях вполне возможны периоды душевного расстройства с настоящими галлюцинациями (голоса или люди, ссорящиеся между собой).

В том, как ребенок справляется с собственным внутренним ми­ром, пытаясь сохранить в нем то, что он считает благотворным, бывают моменты, когда он чувствует, что все будет хорошо, если можно будет устранить хоть какое-то пагубное воздействие (что- то вроде «козла отпущения»).

Клинически мы можем наблюдать, как инсценируется избавле­ние от всего вредного (сучит ножками, выходят кишечные газы,

плюется и т.д.). Или же ребенок может стремиться уничтожить все плохое внутри себя.

Какие-то внутренние явления мира, ощущаемые ребенком в животе (или голове и т.д.), время от времени представляют для него такую огромную трудность, что ребенок начинает тотальный контроль всего и вся - с депрессивным настроением (клиниче­ский результат). Это приводит к состоянию внутренней безжиз­ненности, совершенно невыносимой для него. Здесь может также наблюдаться некое комплементарное состояние (мания). В таком случае жизненные силы внутреннего мира одерживают верх и активизируют ребенка, который клинически может испытывать очень сильную агрессию, без очевидных внешних причин для гне­ва. Эти фазы мании не то же самое, что маниакальная защита, при которой отрицание внутренней безжизненности сменяется искус­ственной активностью (так называемой маниакальной защитой от депрессии, как считала Мелани Кляйн). Клинические результаты маниакальной защиты вовсе не выход агрессии, но некое общее тревожное беспокойство, гипомания, при которой можно наблю­дать умеренную агрессию, что проявляется в форме неопрятности, неряшливости, раздражительности, и при этом отсутствует необ­ходимая конструктивная настойчивость.

Здоровый человек может сохранять эти плохие качества вну­три, прибегая к ним в борьбе с внешними силами, представляю­щими для него угрозу (он может чувствовать, что именно так и нужно). Тогда агрессия будет иметь социальную значимость.

Ценность всего этого (по сравнению с маниакальной агрессией или бредом) заключается в том, что объективность сохраняется, а угрозе можно противостоять, экономя при этом силы. Тогда нам не нужно любить врага, совершая на него нападение.

Резюме

Вышесказанное в основном описывает взаимосвязь с агрессией; то, что я называю промежуточным этапом эмоционального раз­вития. Этот этап предшествует общеличностному, со всеми меж­личностными отношениями и ситуациями треугольника (Эдипов комплекс); он наступает после ранних этапов (беспощадность и проч.)* и того огромного отрезка, предшествующего цели и лич­ностной интеграции.

Агрессия, которую можно отнести к общеличностному этапу, уже знакома нынешнему поколению благодаря работам Фрейда.

Важные источники агрессии берут свое начало на самых ранних этапах развития человеческого существа, а к некоторым из них мы еще вернемся в следующей части данной главы.